оранжевым на краях вселенных своих, и каждый цвет — это новая галактика со своим цветом космоса, и там миллионы и триллионы планет.

Сидели в тот злой день за столом клопы и обсуждали, что с переездом в другие галактики людей, стало быть меньше еды, и крови не хватает, что мясо, что было, давно прогнило и является непригодным для употребления. Стиснув зубы, клоп выдавил из пакета последнюю каплю крови на стол и плавным движением лап разделил их на пять частей, среди своих родных. Испив последнюю капельку, клопы вздохнули, затем посмотрели на облака, там на них глядел огромный глаз, из какой-то другой части галактики, не на их земле. Словно он пронзал их планету взглядом чуя присутствие клопов на ней, пытаясь разглядеть, толи, чтобы убить, толи, чтобы вытащить и спасти. Что не говорите, а геноцидом люди не занимались, хоть раньше бывало по глупости, но столько воды с тех пор утекло в космос, океаны пролился на всю галактику, уползла по пространству и попала на иные миры, создала множество новых видов, созданий, растений и бактерий. Что же не чудо это, если чудо настоящее? Столько воды, и сколько в них жизни…

А затем, стоило стать какому-нибудь человеку дятлом, даже и не обидно было, когда жена называла его дятлом, по факту, а жена всегда была скунсом, и всё время воняла. Она пищала и пищала, отпугивала от себя всех, но додуматься о том, что она такая противная, увы, не могла. Да и к чему же ей это нужно то было, она принимала себя такой, какая она была, и вовсе не ела она ни шерсти скунса, ни клыка или хвоста, она ни разу и не видела их, она редко заглядывала в зеркала, боялась тех, кто на неё посмотрит оттуда. Ведь зеркала были… дверью в потайные миры, миры чудес и волшебства, в мир, где обычное не могло называться обычным в мире их. Так, на улицах можно было встретить жирафа в кепочке, и с надписью на боку «автобус экспресс», и тело представляло собой отдельный вагон, с окнами и дверьми, а на крыше сидела бабушка, что закидывала удочку в прохожих, и вытаскивала из них зло. Тут бегали дети с колёсами вместо ног, и насосом вместо рта, глаза представляли из себя две чашки, из которых блестели чай и кофе. На другом конце того же города жил Конь-плотник, и его друг Носорог-кузнец. На вершине гор летали чайные ложки и глубоко и с басом пели песенку трубадуров, а внизу паслось стадо кострюльных блох, что собирали на протяжении дня росу и раздавали среди насекомых. А в норках и страшно говорить, с кем жили лисы и хорьки, шарфы-пятидесятиножки. Кормились те тополиным пухом, а по вечерам слегка сбрасывали пух обратно, чтобы из них овцы-швеи сшили водолазки и свитеры для маленьких деток. А для взрослых шерсть сбрасывало перелётное пальто, размахивая руками, перелетая с влажного на сухую сторону континента. В городе обитали табуретки-парикмахеры, которых вместо закругленных краев ножек были лезвия, а на голове шапочка. Орудовали они ногами ловко, а стригли всегда на лысо. На улицах можно было встретить чайные пакетики вертолёты, что жужжали вокруг уха, а когда ты наливал горячую воду в чашку, они подлетали и пили воду и окрашивали её в чёрные, зелёные и красные цвета. А вместо попрошаек сидели автоматы, угрожали прохожим, и всегда были в плюсе. Затем автоматы вставали и уходили в детские дома, чтобы отдать всё заработанное крохотным, беззащитным деткам, маленьким пистолетикам узи и крохотным мп-7. По переулкам бродили кухонные ножи и орудовали овощами, подрезали им концы на голове и варили суп, угощая голодных. По всей вероятности, на этом чудеса и вовсе только начинаются, ведь за следующей улицей, рядом с магазином смешных воспоминаний, жили ядовитые клоуны, что жалили взглядом, и отбирая боль, плакали, отдавая самое лишь вкусное тем, кто к ним обращался. С ними под руку всегда бегали мартышки с головами буйвола, выглядели они неуклюжо, с виду, казалось, давно мучаются и их нужно убить, только эти мартышки каждый раз изрыгали изо рта конфеты и мармелады, и угощали сладкоежек муравьев и пчёл. Вон, смотри, какой-то муравей сидит за ухом и пьёт с осой и двумя пчёлами сидр из конфет. Облизывает свои лапки от мёда, глянь на него, прячет, наверное боится пчёл, чапалах дадут по лицу! А пчёлы то необычные, три головы у них, три глаза, по одной на каждую, а вместо лап и вовсе иглы только, а жалят встроенным в брюхо — паялкой, а внутри той паялки сироп из изюма. Как только кожа отлипает от мяса, две лапки достают из сумки соль и посыпают рану.

А вон, в дом управление зашёл пузатый, огромный, довольный и серьезный ржаной хлеб с багетами вместо ног, и шоколадом вместо глаз, затянулся палочкой из-под чупа-чупса, затяжно выплюнул пузырь, тот полетел, схватился об стекло здания, лопнул, на него прилетели ворона подобные мухи, слизали хоботками сахар и полетели обратно. А вот ползёт улитка… здесь для них создали отдельный пешеходный переход с отдельными видами машин. На тех машинах сидят улитки, чьи машины лишь на один сантиметр быстрее самих улиток, но сколько же они получают адреналина, их друзья даже крепче об сиденья держаться, боясь улететь от столь сильного потока ветра в лицо. А светофоры горят шестнадцать минут на красный для машин, двадцать для улиток пешеходов, что спешат с чемоданами на работу, на почту. Там улитки отрываются по полной. При приёме на работу у них даже не спрашивали опыта работы, главное быть улиткой.

В городе, по крайней мере в доме номер семь по улице Врунгеля, живёт Аполлон, покровитель искусств, покровитель муз и вдохновения, врачеватель и тому подобное, и предсказатель будущего, к которому ходят за тем, чтобы спросить, какой носок сегодня им надеть на отдых, а завтра какая будет погода и стоит ли носить с собой в рюкзаке зонт от дождей из морских ежей. Аполлон всегда отвечает честно, как-то раз, по пути ли, или так суждено было, открылась дверь в квартиру бога, и тот, Аполлон, сразу же крикнул входящему:

— Будет!

— Точно?

— Я вижу будущее или ты?

Так, Бог-Аполлон предсказал, что завтра точно будет день. В независимости умрут все или нет. День